«Тайна Чингис Хаана»: Рецензия Киноафиши
Нет никаких сомнений в том, что Чингисхан скоро станет таким же русским национальным героем, как Илья Муромец, Александр Невский или Василий Иванович Чапаев. Весьма значительная часть российского – а равно, впрочем, и мирового – кинематографа усердно работает над исполнением этой мечты. И здесь Чингисхану повезло гораздо больше, чем многим его не менее знаменитым коллегам: например, Тимур (Тамерлан) за последнее время удостоился лишь пары двусмысленных комплиментов от своего тезки – режиссера Бекмамбетова, а Батый и Аттила, внесшие неоценимый вклад в мировую историю, не получили даже скупой мужской похвалы, что, безусловно, в высшей степени несправедливо. Между тем великий хан Темучин стяжает одни лавры за другими: в течение буквально четырех-пяти лет его жизнь наперебой экранизируют режиссер с Би-би-си Эдвард Базалгетт («Чингисхан», 2005), Сергей Бодров («Монгол», 2007) и японец Синитиро Саваи («Чингисхан: На край земли и моря» по роману Сейити Моримуры, 2007). Наконец, с 12 марта в широкий российский прокат выходит «Тайна Чингис Хаана», премьерные показы которой компания «КАРО Фильм» начала одновременно с наступлением весны.
Надо заметить, что киношные представления о Чингисхане за последние десятилетия заметно эволюционировали, хотя все фильмы на указанную тему роднит одна общая черта: в рамку кадра попадают лишь детство, юность и, если можно так выразиться, ранняя зрелость главного героя. Оно и понятно: во-первых, снимать приключения нескольких десятков (максимум – сотен) человек в абсолютно голой степи гораздо экономичнее, чем многотысячные походы со штурмами великих китайских стен и разгромами неприступных крепостей; во-вторых, создатели всех Чингисхановых кинобиографий глубоко симпатизируют будущему повелителю Срединного мира, а передать такую симпатию значительно проще, когда изображаешь гонимого, страдающего юношу, нежели когда живописуешь кровавые реки с костяными берегами, как-то сами собою образовавшиеся после знаменитого великого курултая 1206 года. Тем не менее если в 1965 году Генри Левин снимал своего «Чингисхана» – совместный англо-американо-германо-югославский проект – в качестве слегка прищуренного азиатского аналога похождениям графа Монте-Кристо, да еще снимал вдобавок в каких-то субтропических зарослях, весьма мало походивших на монгольскую степь, то Бодров и Саваи уже смело комбинируют авантюрную поэтику Дюма с более-менее аутентичным эпосом. У Бодрова Темучин напрямую общается со священным волком – олицетворением небесного бога Тенгри. Авторы «Тайны Чингис Хаана» пошли еще дальше и сделали свое детище религиозным панегириком заглавному герою, причем панегириком преимущественно на языке Ветхого и Нового Завета.
В основу картины лег роман вице-президента Академии духовности Республики Саха (Якутия) Николая Лугинова «По велению Чингис Хаана». Продюсер Владимир Иванов, заслуженный тренер России по кикбоксингу, в начале тысячелетия загорелся идеей экранизировать роман – и, как гласит пресс-релиз, «благодаря упорству и настойчивости, выработанным за годы успешной спортивной карьеры, смог убедить прославленного театрального режиссера Андрея Борисова взяться за съемки фильма». Конечно, у заслуженного тренера по кикбоксингу всегда есть в запасе аргументы, с которыми трудно поспорить. Однако и сам Андрей Борисов – главный режиссер Якутского государственного драматического театра им. П. А. Ойунского, заслуженный деятель искусств Якутской АССР, лауреат Государственных премий СССР и РФ, министр культуры Республики Саха (Якутия) и первый ректор Арктического государственного института искусств и культуры – не в меньшей степени загорелся ровно той же идеей, так что 16 апреля 2005-го, аккурат в день рождения Чингисхана, съемкам был дан торжественный старт. Впоследствии, уже на пресс-конференции по случаю премьеры, Борисов объяснил замысел фильма как попытку создать «нашего, российского Чингисхана», подкрепив этот тезис несколько загадочной фразой: «Россия сейчас на таком этапе, когда надо, чтобы на границе стояли наши».
Первая монтажная версия включала 4,5 часа отснятого материала, а персонажи говорили на 9 языках. Разумеется, для проката пришлось фильм сократить до 2 часов, а все диалоги и монологи перевести на русский. И вот как раз в процессе перевода на русский обнажилась главная религиозная изюминка «Тайны Чингис Хаана», о коей мы уже упоминали выше: режиссер, будучи человеком православных убеждений, снял предельно христианизированный панегирик Темучину. Чингисхан для создателей фильма не столько полководец и государственный деятель, сколько мифоэпический герой, избранник неба – бога Тенгри. Однако очень быстро языческий эпос («Вернулся Темучин из небытия. Зашевелились кости дракона, предвкушая кровь жертвенную») перерастает в библейское предание: «Душа моя – как жаждущая земля. Укажи путь, по которому мне идти» (ср. со 142-м псалмом). Персонажи древнемонгольской истории начинают вдруг изъясняться на языке Давида-псалмопевца («Боже, ты знаешь беззаконие мое, и грехи мои покрывают лицо мое»), временами переходя на интонации апостола Павла: «Облекитесь во всеоружие небесное. Наша война – не против крови и плоти, но против духов злобы поднебесных» (это, собственно, слегка измененная и сокращенная цитата из 6-й главы Послания к Ефесянам). Тенгри для режиссера и сценаристов явственно отождествляется с иудеохристианским Богом: «Повелеваю всем веровать в единого бога Тенгри, творца неба и земли». Разумеется, существует известная теория прамонотеизма, вполне аргументированно доказывающая, что в основе каждого языческого культа так или иначе лежит смутная вера в единое, высшее божество. Однако не стоит, увлекшись подобной теорией, понимать всё слишком буквально и в любом главе любого языческого пантеона, в том же Тенгри например, видеть прямое и чистое зеркало библейского Творца, Который не «на небе» и не «само небо» (таковы языческие боги), но – в незримой сущности Своей – за пределами сотворенного мира. Эта разница столь принципиальна, что не замечать ее означает перемешивать друг с другом, как сказал бы классик, две вещи несовместные.
Андрей Борисов выдвигает и еще один довод в пользу предполагаемого усвоения монгольской степью христианского духа: по степи ходили католические миссионеры. Они же крестили брата Чингисхана Джамуху. На экране даже дан собирательный образ этих миссионеров – брат Иоанн, прототипом которому послужил францисканский монах Иоанн (Джованни) де Плано Карпини. Действительно, в Великую Степь иногда наведывались христианские миссионеры и даже крестили кое-кого из тамошних обитателей. Однако чтобы жители языческого региона заговорили – из глубины души заговорили – псалмами, должно пройти не одно, не два и даже не три десятилетия: должны смениться поколения, прежде чем новая вера войдет в плоть, в кровь, в ДНК, впитается с молоком матери, с ремнем отца и с языком предков. Весь религиозный сюжет «Тайны Чингис Хаана» – глобальное поэтическое преувеличение, выдающее желаемую христианскость (то подспудную, а то и сознательную) Чингисханова мира за реальный факт. Причем христианство в фильме имеет определенно толстовский привкус, – брат Иоанн мечется между степняками и восклицает: «Братья! Не убивайте друг друга! Опомнитесь! Все люди – братья!» Довольно сложно предположить, чтобы посланник церкви (пусть даже и францисканец), пришедший из мира крестовых походов, рыцарских турниров и войн с еретиками, каковые походы, турниры и войны были органичны для всего христианского сообщества, вдруг повел себя наподобие кота Леопольда, с прекраснодушным энтузиазмом пытающегося разнять не в меру агрессивных мышей. Кроме всего прочего, настоящий брат Иоанн, 63 лет от роду, отправившийся в Великую Степь в 1245 году, то есть через 18 лет после смерти Чингисхана, был вовсе не миссионером, а дипломатом – «послом апостольского престола к тартарам и к другим народам Востока» (Sedis Apostolice nuntius ad Tartaros et ad nationes alias orientis). Папа Иннокентий IV в письме Александру Невскому называет брата Иоанна своим протонотарием. Кстати, в ходе этого дипломатического вояжа Плано Карпини вел переговоры не с одними только монголо-татарами, но также, например, и с князем Даниилом Галицким. Следовательно, у нас нет оснований подозревать, будто названный (или какой-нибудь похожий на него) монах одиноко метался по степи с крестом наперевес, ратуя за мир во всем мире и за дружбу между народами.
Надо заметить, язык персонажей «заражен» не только пророческо-апостольскими интонациями или странными для кочевника фразами о том, что лишь такому-то «дано откровение» (после чего, кстати, вполне может последовать какая-нибудь забористая шутка про 3 яйца и про 10 жен на каждое яйцо). Здесь злоупотребляют не просто словечками «дьявольский» и «грех», что для язычников-монголов по меньшей мере необычно. Здесь еще есть «принципы» (Джамуха укоряет Темучина: «Такова цена твоих принципов»), есть «варвары», которыми найманы считают меркитов и прочих, – а для восточного эпоса подобные античные выражения совершенно инородны, – и можно даже встретить обороты из современного полицейского лексикона: «Мой брат был послан к вам переговорщиком». Стоит ли упоминать, что известное и железно устоявшееся выражение «возвести очи горé» вдруг превратилось в ломающее орфографическую норму «возвести очи горам», дополнительно продемонстрировав таким способом языческие корни происходящего на экране…
«Картинка» в данном случае полностью соответствует сюжету. «Тайна Чингис Хаана» – это фильм, с одной стороны, непосредственно наследующий советскому среднеазиатскому поэтическому кино 60–80-х годов, снимавшемуся в основном по произведениям Чингиза Айтматова, а с другой – продолжающий традиции документальных этнографических лент про якутские, бурятские, хакасские и т. п. обычаи. Даже битвы режиссер Андрей Борисов снимает, словно постановочные состязания на народных празднествах. Что уж говорить о красочности костюмов: почти каждая сцена, даже совершенно будничная, – как этнографическая выставка… Трудно, конечно, судить, насколько исторический Чингисхан вписывается в подобное пестротканое разноцветие, одухотворенное библейскими стихами, но русскому сердцу он – под таким сладким соусом – точно станет всех милее.
Vlad Dracula
